мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

Слышишь, милый, нас зовёт Сибай

Солнце щемит глаза. Старушка во дворе оперлась о железную скобу у подъезда. Почему не идёт сюда: ко мне, на тёплые доски? Я сижу на скамейке за горбыльным столом. Кошкино душераздирание метнулось на дерево: там отплясывали воробьи, я подумал: "кошка о них замечтала". Но она - вскипела за другим кошаком, ощерившимся на удобной культе раздвоенного, как рогатка, тополя. Старушка прислонилась снова, потопталась немного вдоль дома и заново прислонилась к старой железной скобе, уставилась палкой в асфальт.

Старик, подволакивая ногу, долго проходит мимо, наполняя все миги живыми естественными: прищурился, выйдя из-за тени на свет, обернулся на взбрыкнувшую машину. Нёс в одной руке - две перчатки, а другая - белела - розовая ладонь.

В площадке из металлоконструкций дети проводят детство на башкирском языке.
Сибай отполз от станции на двух этажах, расправился до пяти и снова - уходит под землю, как последние богатыри - из-под моря.
Старушка тычет снег палкой, зовёт быстрее последнюю весну.
Красная машина зачёркнута полуспиленным тополем - ей здесь стоять, получается, нельзя. Весь дом смотрит на меня из окна, и никто не знает: откуда и кто он.

Местный Маяковский стоит на большем, чем его фигура, постаменте. В руке ему сделана палка-трость. Челюсть подана чересчур вперёд, и вообще - все эти уголки - острорёберные стрелки брюк, застывший взмах пальто - какое-то башкирское, как всё здесь из острых углов. Маяковский, приглядевшись ко мне, имеет башкирский прищур глаз. Того и жди, что затарабарит тонические вирши на местном.

!Музей Малевича в Башкирии!

Эльмир Малевич - живой (!) брат (родился 1901!) покойного Каземира живёт здесь - огромная кубическая доска из меди нависает со стены. В этом доме живёт Эльмир. Здесь же, совсем не ожидая такого уровня музея в Сибае, я забрёл в зал и как ненормальный ходил двумя кругами внутри: всё обходил и обходил странные, как бред, зашитый в гены братьев: эти те же, узнаваемые, но с каким-то скосом - круги поперёк линий, красные половинчатые крестьяне, страшные безликие доярки, демонические колосья ржи. Эльмир Малевич живёт над нами - сказали очки с пучком. Не знаю: что она экскурсоводит здесь, ЧТО может старая женщина, выросшая на фашисте-ВанГоге и революционере-Гоголе, что может она ВИДЕТЬ, как она ОБЪЯСНЯЕТ для себя эти нефигурные полотна. Это же - разрушающее искусство, Эльмир рисует её антивнучку, он изображает бомбу невидимого действия. Но экскурсовод, видно, - я успокаиваюсь от такой мысли, - принимает своё здесь стояние как некое социальное желание, как необходимость, и действительно: ей не надо ПОНИМАТЬ супрематический аутизм, - она, охраняя вражеский стан, превращает его своим непониманием - в приветливый утилитарный шатёр - биотуалет души. У меня остался талончик, что я душевно пописал и духовно покакал. В книге отзывов лежит мой большой кал с подписью. А старушка - читает и цитирует детям. То, что я упомянул её - достаточно для её тщеславия. Я - так же как Малевич - воспринимаюсь ею как светская подробность её крохотной жизни. Она просто греется у чужого пламени и просто отрабатывает свою согретость. Старая, бывшая председательша колхоза, теперь стоит и с той же ясностью, как знала на ощупь кобыл, теперь наизусть совершает чинный заученный хоровод по залу: Коровий бой (1922), Бросок в бросок (1926), Композиция №4 (1927), Житель всегда будущего (1931). Потом накал новизны Эльмира стихает, идут какие-то бронзовые быки для ВДНХ, мозаика дворца творчества (здесь рядом - Башкироглазые рабочий-металлург и женщина с лопатой). Но сквозь поволоку запрещёнки, сквозь бред монументов и советских полотен, будто выложенных из страха и способа прожить, всё равно сквозь это торчит маленький стволик. Если зайти сбоку - смотрительнице этого не видно: это я открыл (даже не в полотнах, а открыл - в себе) - зайдя сбоку, становится виден первый, словно сквозной с Христом, гвоздь, торчащий из каждой заказной картины.

Я не слышал, чтобы Эльмир прошёл сверху, а я - больше, чем всматривался, - вслушивался в потолок. Какого жить под полом Малевича? Старушка водила меня по могиле ещё живого столетнего старика. Его давно поселили выше своих полотен, и оттуда, отсюда снизу - мёртвые картины удивляются: как их нарисовали? Откуда он, молодой в 20х годах, набрался такого космически неулаженного искусства? Малевич сам ходит по поверхности и абсолютно ничего не соображает. Даже идти к нему не захотел, хотя за вторую плату провели бы. Я не пошёл смотреть на ужас. Эльмир Малевич спит и не видит.

Магнитка
23:30-0:46
3-4марта2003

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002