мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

ТРИЛРЕЛ

Старая сволочь-бабка ждала в дворе, когда вынесут расчленёнку. Хитроголовые убийцы с третьего этажа полностью скрывали все возможные указания на них. Кандидат технических наук отец и аспирант (тоже МГУ) сын брали на ужин девушку из приезжих студенток. Перед ними было легче быть мужественными, шутливыми, хотя отец не был с сыном такими. Убийца-аспирант принимал допоздна курсовой проект у студентки, а потом, мнясь, как-то выруливал разговор, чтобы пройтись вместе. Туманное женское сердце обнадёживалось книгой, которая у него есть, но отец не разрешает выносить из дома. Зато он разрешает пригласить засмущавшуюся девушку. «Не ходи, юная юля!» – говорила кошка в сердце, а кошки – к хорошему не кажутся. Но забояться было ещё страшнее и неудобнее. Юля успокоилась, придумав: если что, – сказать, что ей из женских соображений сегодня нельзя быть с мужчиной вблизи, стукнулась головой о руку своего преподавателя. Она шла из лестного чувства к более старшему мужчине, женским копытом чуя, что делает правильно. И пока лестница темнела кверху как туча. Свет сходился, налетали отрывки ветра, и снова тягостно стихала, копя силы, мрачная погода. Младший убийца, аккуратный, весь прыгал и заикался внутри, сердце заикалось, но снаружи он сильно ставил ноги по лестнице вверх, что и не заметишь. Он развязывал чувства, и расслабленность делала его ещё милей, румяней и белей. Юля студентка сняла шапку и рекламно отмахнула волосами: непышными, какими-то париковатыми и от такой важности взмаха стало бы тоскливо. Аспирант налегал на этажи, и они заканчивались. Парень уже еле держался, но ещё более получал удовольствие от ожидания, от своей показной мягкости. От того, что коснувшись студентки, отдёрнулся, как током ударенный. У Юли подступило к носу сердце: она была ещё небольшой – 20 лет: в задумчивости она бросалась на кровать и в забытьи начинала, а опомнившись – мягко щипала одну руку другой или бесследно рисовала круг на щеке. Аспирант боялся заспешить, засуетиться, а, став думать о темпе ходьбы, – вообще застывал на лестнице или отбегал на пролёт и ждал оттуда студентку, удивлявшуюся на него. Она удивлялась на него, её теплело внутри от такой его суеты, и она даже чувствовала: как легко будет ему отказать в первой этой ночи, а просто она возьмёт книгу и уедет до новых встреч. Но как она могла знать!? – она могла только чувствовать, что за дверью неровно к ней дышит предстоящий отец. Аспирант, озираясь на соседские двери, притупляет голос и отыскивает ключ, а дверь-то хотя давно открыта и прикрыта. Отец принюхивается к глазку, заранее запоминая запах без подозрения. Уже внутри Юля станет пахнуть с мелкой неловкостью. В кухне отец её успокоит шутками и тем, что сейчас уйдёт. И правда: уйдёт из глаз юли, как исчезнет оттуда: из белков и радужки вся подробность её студенческой жизни. Отец, озверев раньше сына, выдернет из вафельного торта нож и махнёт его в.. в ужасе.. откуда же на всех хватает столько боли!?..

Старуха знает: чем образованные убийцы мужчины выдают себя. Криков сопротивления нет: здесь всё скрыто как в утробе, но вздутие наружу – никак не упрятывается. А старухина особенность есть в том, что для неё главными были как раз мелкие приметы событий. Убийц старуха-сволочь сразу поняла: они всё прятали, кроме крохи: она стояла и ждала, когда поздно запоздно, оглядываясь и спрятав лицо в куртку, уже бывший убийца понесёт тяжёлые авоськи: угловатые и круглые. Пропитые соком. А выдавало отца с сыном перед старухой-сволочью самое простое – окно: убийцы любили членить убитую в темноте, а перед этим свет горел, потом после удара – его резко гасили и через 10 минут ещё – свет снова слишком резко вылетал из окна как брандспойт. Тогда старухе оставалось ежиться минут 20, потому что сквозь убийц быстро пролезал страх и неприятие сделанного. Было уже брезгливо: в темноте они разбирали женщину трогательными движениями, всё происходило на ощупь: как она любила и запоминала. А свет бы выдавал неприятный запах и позы частей тела. Сын брался за сумки, сразу снова желал ещё более новой жизни и уже шёл, окрылённый, ощущая прилив, шёл, уже уйдя в совершенно воображённый мир, забыв: откуда взялся этот подъём изнутри. А тут как тут и стояла старуха-сволочь.

Пойдя на известную уже помойку, когда парень буквально взлетел обратно в дом: на ходу и снимая куртку, и пытаясь попавшейся в рукав рукой записать. Старуха подняла чуть заваленные досточками авоськи и пошарила себе домой, где её уже ждала внучка с плохой репутацией в округе. То фингал на ней найдут, то она прямо в вену тут вкатила, храбрясь, героин и впервые отключилась до полусмерти. Когда задышала, то оказалось: все разбежались, и она одна в досчатом углу лежит с недорасстёгнутой ширинкой на джинсах. Она сейчас сидела дома, ждала бабку – давно ждала: за смертью только и посылать. Старуха ввалилась в комнату и мягко поставила сумки на стеленную газету. Внучка, прищуриваясь, как заядлый сварщик, тянула сигарету и как выплюнула облака газа изо рта. Не сводя подведённых глаз с двух мешочков, она как к одолжению потянулась к ниткам на полке, и они: старуха с плохой внучкой сели над сумками без особых слов. Всё было разговорено за бывшую жизнь, им повезло, что они жили как зверьки, перенюхиваясь. Закрывшую глаза голову девушки, заснувшей недавно, они крепили к шее, связывая нитками каждый кровяной волосок и линию вздоха и вздох. Пока девушка спала во сне – ведь всегда видится то, что тело не делает, – поэтому её снились гладкие пальцы аспиранта: руки были без узоров на подушечках линий жизни. И пока юле студентке воображалось несуществующее, её настоящие руки прирастали иглой и ниткой к телу. Старуха-сволочь уже ругалась, пришлось за внучкой переделывать: та пошутила: руку на ногу поменяла, а как так ходить и трогать? Плохая внучка опять закурила прямо в комнате, старуха давно вздыхала каждый раз, когда внучка пускала дым. Девушку приводили к жизни. Осталось пошить точную одежду на неё. Старуха клала последние швы, и полезла кусаться к нитке. Девушка тут, очнувшись, вскрикнула, что к ней тянется и зубатится старуха. Девушка села прямо и взмахнула не слишком красивыми волосами – вызывающе и гордо. Обиженная на такой приём, студентка резко встала и стала с деланным вниманием искать обувь уйти. Нехорошая внучка сидела и молча всё чувствовала: как неловко студентке и стоять здесь и сидеть и найти предлог уйти. Старуха-сволочь всё же оторвала белую нитку с юлиной кожи руки. Девушку передёрнуло от неприятного прикосновения: она отодвинулась. Она стояла третьим лишним и смотрела, смущаясь на курящую плохую внучку, внучка и бабушка сидели, понимая, что ей, студентке, неловко. Известное и никем нелюбимое молчание залилось в комнату, будто это внучка накурила: дым висел и молчал, они переключились на волосы дыма, и будто он стал их делом, и они втроём его облегчённо изучали.

Родные: говорить ничего не надо.

Магнитка
вечер 5марта2003

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002