|
|
Я хочу плакать на похоронах Антона. У нас с ним было одинаковое ощущение по жизни - когда твоё (моё) чувство к человеку определялось тем, будет ли он плакать после моей смерти. Антон так даже проверял себя - представлением. Я хочу придти к нему, не зная, как смотреть на когда-то знавших, но забывших меня его родственников, придти зимой, на крестобелое кладбище, стоять в стороне, шалея от невозможности воскрешения друга, мазохистично перебирать в памяти неиспользованные моменты, слова, прошлые поступки, я знаю сейчас, что буду плакать тогда. Я знаю, как будет выглядеть его лицо, домноженное на смерть, в каком он будет костюме (рабочем), насколько больше незнакомых мне людей будет стоять ближе к нему, что я усомнюсь в своей претензии на память о нём - он жил гораздо больше общения со мной.
Я хочу рыдать на похоронах Паши. Это будет весна, кресты будут стоять ржавые от смерти антона. Я не смею взглянуть на его мать, при том, что слышал о ней больше, чем она о себе. И вокруг непоставленной ограды будут тесниться толпы, и вновь меня посетит неловкость претензии на дружбу - теперь её ничем не докажешь. Будут литературные литургии, веденяпины, слова и рифмы, за которые паша так бился и которые протянул за собой ещё лет на сто, будут мои слёзы, как невоплощённое содержание наших с ним объяснений мира друг другу. Мы никогда не могли говорить до конца, и сейчас я останавливаюсь метров за пять, как перед живым, но вспоминаемо холодным телом с теплом.
Я хочу выть на похоронах Кузи. Наверное, я смогу подойти той осенью поближе, словно решившись за все разы. Я буду рвать на себе волосы, вспоминая и просчитывая наше знакомство в реальном времени, и удвою его существование за счёт себя. Я увижу всех его мужественных женщин, осуждающе глядящих на меня, перечитаю распечатки редких писем и претензий. Я положу у его ног маленький крестик. Он совсем не изменится внешне - смерть для него будет единицей, палкой неизбежности с хвостиком веселья. Несмотря на осень, будет мягко и тепло, люди стоят с непокрытыми головами, а он останется худеньким.
Сейчас они рядом, кузьма, например, сыплет герконовыми клавишами, антон не мешает взрослым играть в шахматы, пашка - сидит в комнате один. И мне тяжело, как, наверное, им всем, двигать тележку на четырёх шарах, как КИО клоун балансирует стояк цилиндров на голове, я не могу пробраться в давно забытое ощущение сотворчества, оно мелькает иногда, давая всем понять о себе, но чаще - мы одни, по своим работам и безделью, и что самое страшное - это равнодействующая, именно тот процент промелька единства, и я знаю (действительно знаю), что шкала этой доли - как у кефира - где шесть - уже "жирно". И я благодарен им всем и себе, и еле уловимому ручейку в "голубой бездне", и сопутствующим знакомствам каждого, что мы продолжаем не забывать друг друга, и понимать с каждым взглядом всё острее те недостижимые сто процентов, когда жидкость - уже тело, и бороться за каждые 0,01%, что в количестве молекул имеет абсолютную ценность. И если мир устроен как паровоз, кпд=2%, то я должен ехать в любом случае, затрачивая в топке все сто, всегда понимая, что сожгу и выкину неимоверное количество теплоты, которое, умноженное на паровоз, даст прибавку малой доли, как папка на длинном плече качелей приподнимает штанины, чтобы усесться поглубже.
И абсолютно всё, что я делаю, дышу, пишу, рассказываю, имеет то же свойство, инерцию материи, что заслоняет вечное, как атмосфера - солнце. Вроде и прозрачно, но не сжигает. И всё сложнее и тяжелее преодолевать известное, проходить эти игры заново, брать ответственность за конечный результат, доказывая самому себе, что где-то есть пресловутые двести процентов, которые пока даже Богу не снились. Я приготовился жить до ста, я начинаю думать о здоровье, о семье, я пытаюсь взять количеством, что из одного учебника с качеством, я прозреваю феномен времени и ответственности за пространство вокруг меня, я становлюсь материальным в стане врага, откладывая взаиморасчёт с арифметическим богом, я понимаю, что истлею в ничто, и где спасение (душа вести четыре грамма - в тысячу раз меньше новорожденного). Воск за здравие, фитиль за упокой Кузи, Паши, Атона, Николая, аминь.
|
ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА © 2002 | |
|
|
|