Уже и лето вымело снегом прошлогодних учителей, и все коридоры нашей школы были пустынными и даже у портретов наших вождей были закрытые от учебной усталости глаза. Мария Николаевна развевала собой белое платье и неспешно тосковала по уходящим дням. Впервые мы чувствовали, что нарастили опыт и этот опыт пришёл с окончанием первого в жизни учебного года.

- Грамотой за отличную учёбу награждается Надя Галкина…

Девочка маленького роста, прирождённая Надя из надь, будущая разливщица самогона, некрасивая, активная и пошловатая девочка продефилировала в центр и схватила свою Грамоту.

- Грамотой за отличную учёбу награждается Анатолий Камушкин…

Этот чинно вышел в центр, будто всему уже научился в дозагробной жизни и теперь в этой реальности только реализовывал накопленные знание. Так только Геннадий Рождественский выходит на подиум консерватории, да Лучано Паваротти. Сверкающая чёрным взрослая бабочка на рубашке, ещё несколько шагов, и грамота у него.

- Грамотой за отличную учёбу награждается Рада Куценко…

Маленькая южная королева зашагала длинными ножками по крашенному оранжевому полу и остановилась возле учительницы, последний раз останавливая время. Ослепляющие гольфики, белый школьный фартук, бант, тоненькие ручки, коричнево-коричневые молчаливые глаза: казалось всё уже светилось навстречу мне из прошлого. Ничего на самом деле пережить не удавалось. Я просматривал происходящее по какому-то ненатуральному, слишком цветному и цилиндрическому (вкруг меня) телевизору, а звуковое сопровождение даже отличалось от того смысла, который был наблюдаем глазами и чувством. Туфельки Рады стучали об доски, и, наверное, краска трескалась от прикосновений её каблуков. Эти мёртвые доски хранят навсегда дорогу маленькой девочки, возможно, теперь я бы мог захватить их себе домой.

Рада не скрывала своим именем удовольствия получения заслуженной награды, но она и не суетилась выше рамок дозволенных внешними проявлениями, просто молча взяла волшебную бумагу и с равнодушной гордостью вернулась в строй.

Это уже была последняя Рада, и я не мог уследить за тем моментом, в который она исчезнет окончательно. Всё смешивалось вокруг, я прятался за спины собственных товарищей, и не думал, что конец уже наступил, перенести это было невозможно, поэтому я не переносил, просто существуя и рассматривая теперь уже просто предметы.

Кто-то был и не доволен тем, что слава обошла его стороной, оставив без грамоты, хотя было понятно, что сладкий привкус славы возникает именно из-за того, что не достаётся другим. Социальный талант был дан немногим, и именно они могли приготовить гвоздь и молоток, чтобы прибить у мамы над кроватью благодарность школы за собственное рождение.

- На этом наш учебный год завершается, и я рада буду увидеть вас снова после окончания каникул первого сентября, - подытожила Белоснежка Мария Николаевна, и маленькие люди стали смешиваться в говорящие кружки, направляющиеся к выходу.

Я подошёл к раковине с краном, и двумя руками совершив несколько оборотов пластмассового вентиля, освободил прячущуюся прохладную жидкость из заточения в трубах и она заструилась на фарфор. Не желая пить я неестественно приник к струе и почувствовал прикосновение туманящей зимы у себя в глазах. Геометрия школы распалась на маленькие подпространства, преломляясь через воду, текущую по моему лицу вместо слёз.

Когда ты пил воду, просто так выходящую из крана, наклоняясь над железной школьной раковиной, ты становился старше на два десятка лет, и заглядывал в будущее. Теперь можно было делать всё, что хотелось, потому что ниточка жизни обрывалась на этом самом месте, и то, что последует сейчас находилось на границей видимости.

За моей спиной скопилась небольшая группка тех, кто хотел на несколько секунд повзрослеть. Пришла даже Жук Наташа. В её больших выпуклых глазах уже чувствовалась тревога расставания и маленькие платочки, провожающие жениха на фронт, махали мне в след.

Я подождал нескольких человек, кому было по пути спускаться с горки по направлению к дому. В это время, пока продолжал гудеть от болезненной воды школьный кран, мимо меня прошла незабытая и думаемая Рада. Она молча сказала пока, не осознавая насколько мы расстаёмся, и поправив маленькую тесьму от сумочки, в которой скрывалась грамота с её именем, вышла из дверей в вечерний двор. Её я больше не увидел.

Когда ожидаемые мною парни образовались из коридора, я предложил уже идти домой, и мы пошли искать выход. Был ли он? Я уже ничего не чувствовал, потому что научился заменять все вопросы полной отрешённостью.

Спуск с горы был весёлым и быстрым, никто из нас не замечал того, что расставание происходит навсегда. Да и кто станет замечать банальности: с каких то пор это не так интересно. Мои дружки радовались окончанию учёбы и возвращению вечных каникул. У моего дома наши дороги разделились и они направились ещё ближе к морю - вниз, а я завернул во двор собственного дома.

Мать обрадовалась принесённой грамоте, хотя и не поверила в неё.

Наступило утро следующего дня и я проснулся по привычке достаточно рано, когда зной дня ещё не угнетал человеческие усилия направленные в сторону жизни, а шторы не выгорали под действием палящего южного солнца. Было всего лишь утро. Я который раз на завтрак принимал зажаренный на жире ракушки из муки второго сорта. В кухне было четыре квадратных метра. Ну кто мог построить такие дома? Или военнопленные или конструкторы космической ракеты протон. Стены были выкрашены в ужасный цвет и вообще, еда не клеилась к ложке, и мне стоило больших усилий запихивать её в рот. Ну и хрен с ним. Сегодня надо зайти к Сане Ятченко. Быть может, он уже достал электронные лампы для нашего передатчика. А в этом деле главное лампы. Есть лампы, есть и счастье.

На удивление оказалось много свободного времени, вот уже неделю его некуда было девать. Вернее, вакуум образовывался с утра, пока ты не знал, как приложить ещё непроснувшееся тело к непроснувшейся земле, двору и друзьям. Например есть пластмассовые шарики и трубочка, но плевать совершенно не в кого. Почти как в школе - но в школе нельзя, а тут можно, но никого нет. Не в бабок же? Или вот пойди наполни брызгалку водой. А дальше то что? На улице - ещё рассветная прохлада. Зацепишь кого-нибудь струёй, околеешь. БразгАлки начинают работать к обеду. Если даже ты высадил всю обойму АшДваО на врага, то он всё равно высохнет через пять минут. Вода в полдень на юге просто не существует в жидком агрегатном состоянии. Я вышел во двор и залез в штаб - тройную развилку дерева напротив окон нашей квартиры. Штаб был излюбленным местом с удобным дизайном, обтекающим ягодицы. В нём ты ощущал себя пилотом Боинга и уничтожителем фашистов. Небесным диспетчером.

Но когда нет друзей, а они ещё или спят, или дожидаются ухода родителей на работу, долго в штабе не просидишь - скучно. И я пошёл кататься на качелях. У нас было двое качелей. Одни - маленькие высокотехнологичные установил папа Толик для своего странноватого тормозного сынули Арсена. Катались, конечно все, но иногда Арсен мог воспользоваться привилегией, пригрозив папой. Арсен, конечно, был прав, но осадочек-то остался. Да качели были маленькие, поганые, как следует и не развернуться, просто польза была в одном - красиво, престижно и мягкое сиденье. Нормальные качели висели в углу двора, и отличались шикарным размахом, если упадёшь, то костей не соберёшь. Но никто и не собирался их собирать, однако никто почему то и не падал. Природа устанавливает тут естественный отбор. Они нуждались в постоянном ремонте, и удовольствие было в том, чтобы всё привязав как следует, насладиться несколькими огромными взмахами терпеливого маятника. В это утро ещё никого во дворе не было, и я не спеша привязал сиденье к растрёпанным верёвкам и взмыл. Дом слегка накренился, поехал, накренился ещё больше… Потом вернулся назад. Я думал теперь всецело о передатчике, который Саня вот-вот должен был помочь спаять. Где же он возьмёт лампы? У меня было несколько конденсаторов, и по моему разумению все они должны были подойти в наше дело, а катушки я научился делать, когда разобрал мотор от компрессора и терпеливо размотал всю поместившуюся в обмотках проволоку. Паять никто из нас не умел, но и эта проблема решалась всецело переходом на скрутки - неразъёмные механические соединения проводов путём закручивания относительно друг друга.

Прошла вечность - наверное час, и до сих пор я не слазил с катапульты. Тень отбрасывала меня почти до самого подъезда, и когда силуэтные ноги достали крыльца оттуда выбежал Саша Шашин.

- Кузька, пошли на рыбалку! Вчера мой батя поймал вот таааакую кефаль!, - сходу заявил о себе он.

Саша был врун первой гильдии, он мог легко найти золото скифов или летать по ночам, или вылавливать из канализации пустым крючком экзотических африканских рыб, или мог познакомиться в троллейбусе с русалкой. Короче он был крут. Но про кефаль я поверил, и идея поманить рыбу на крючок мне понравилась. Тем более, что на самом деле я обладал гораздо большим опытом - мой дядя, приезжая к нам из Москвы часто собирал маленькое стадо своих детей и племянников и шёл удить всякую морскую мелочь, на мол.

У нас были удочки, совершенно простые, и потому в полном порядке, за которыми дядя следил. Так что предложение моего дальнего кореша пришлось по вкусу. Надо было только дождаться остальных. На рыбалку лучше ходить вчетвером или впятером - рыбу не отнимут, с причала не сбросят, если поймаешь кита - помогут вытащить.

В общем мы стали терпеливо ждать, и я ещё надеялся, что увижу Саню Ятченко, который задерживал всю работу, из-за своих электронных ламп. Тем временем солнце выходило всё больше, и дом оживал от томительной жары.

- А у меня в школе есть подруга, - неожиданно начал Шашиш. Он учился в третьем классе, и говорить о бабах ему было дозволено, как деду. Ну ни фига себе, так запросто признаваться в интиме. Поражает он меня, Сашка, иногда.

- Мы с ней сидели за одной партой, и она давала мне списывать. Её мать работала с моей - они вместе в хлебном бутылки принимали. И однажды на мой день рождения они пришли к нам в гости. А её зовут Тамалачка. У неё на колготках дырки и иногда можно увидеть трусы. Вот я все время под парту смотрю, не видно ли сегодня как-нибудь трусов. Вот и когда мы доели торт, родители ушли с соседям, а мы остались дома одни. Тогда и залезли под стол и там она мне… Там она…в общем она… Там она показала мне пипиську!!!

От этой истории у меня захватило дух и немного перекрылось дыхание. Я забыл о передатчиках, не говоря уже и о рыбах.

- Прикинь, у них там ничего нет! Одно голое место и какая-то дырка.

Об этом я конечно знал, но посмотреть воочию, одна только мысль об этом вселяла…воодушевление, энтузиазм…

- Хочешь увидеть? , - это было не то что откровением или снисхождением каким-нибудь, это просто было божественным подарком.

Я не мог слишком прямо говорить, что хочу, но этого и не требовалось. Он и сам завёлся грандиозной идеей, и мы, прячась от полдня, забежали в подъезд.

- Давай подождём Машку и Олю и попросим их? - прямо предложил он.

- А вдруг они не согласятся?

- Почему это не согласятся? - сущность сынка алкоголика даже и не подозревала, что на пути собственных желаний могут стоять запреты реальности.

- А мы им сначала свои покажем!

- Давай, - согласился я, немея от восторга, но совершенно не представляя, как буду показывать им свою пипиську. Ведь кроме бабушки и мамы, её наверняка никто не видел. Но за такое дело можно и попробовать.

Горячие волны воздуха начали усиливаться и не помогали даже лёгкие порывы ветра, спускающиеся к морю с гор. Солнце уже вошло в зенит, и только детский задор и слитность с природой могли перенести эту адскую жару на улице. Ни облачка, ни росинки, раскалённый асфальт, голова мгновенно тяжелеет под прямыми лучами, трава выжжена до неузнаваемого цвета и стоит в саду полумёртвая.

Наконец во дворе со скакалками почти одновременно появились Машка и Оля. Это две подружки, и всё такое. Они знаю, как одновременно выходить гулять во двор. И жара их тоже абсолютно не заботит. Надели хлопковые платьица, маленькие трусики, и сандалии, больше ничего тут не нужно.

Мы стали ходить кругами вокруг креветок, а Саша, как знаток разводил разговоры на отвлечённые темы. Это - и про качели, и про то, что лежит у его папы в сарае, и даже про работу мамы в магазине, где можно взять несколько деревянных ящиков и что-нибудь построить. Девки реагировали скупи, и преломляли всю беседу через вертящиеся прыгалки.

Всё это продолжалось до тех пор, пока Сашка не сообщил им вполголоса (чтобы не услышал кто-нибудь из окон дома):

- А давайте мы вам с Кузькой покажем свои пиписьки, а потом вы нам свои?

Первые доли секунды девчонки не могли отреагировать, вероятно испытывая то же чувство прилива, что и охватило меня, когда Шашин начал развивать идёю. Потом улыбка и безудержный смех. На этот смех вышла из своего подъезда вредная Виолетта. Прямыми перескоками через ингредиенты двора она оказалась рядом с приятельницами, вытеснив нас с Сашкой за радиус слышимости. Всё втроем они начали зверски смеяться, так, что мне уже совсем стало неловко от происходящего, но поскольку надежда не растаяла, а наоборот, укрепилась, мы никуда не уходили. Наконец Машка подвела итог:

- Ну давайте, показывайте.

Мы с Шашиным были в одних трусах, жара просто не располагает пацанов к ношению дополнительных деталей гардероба. И Саша предложил процессии отойти к трансформаторной будке. Сделав всего несколько шагов по направлению к кустам мы остановились и на несколько секунд вывалили из трусов пиписьки перед их взорами.

Здесь началась настоящая истерика и феерия смеха. Они орали на весь двор и заливались до посинения, изгибаясь и не контролируя постетивший их восторг.

- Писюны!!! - воскликнула находчивая Виолетта и скорчилась от волны сладостной смешливой боли, накрывшей её тело и душу.

- Ха ха ха !!!!!!!! Писюны, - заорали девчонки на весь двор, уже почти лёжа в песочнице, которая была тут, неподалёку.

- Ну а теперь вы нам…- попытался восстановить справедливость Шашин.

Но уже стало понятно, что ни о какой справедливости не могло быть и речи. Нас просто обвело вокруг пальца хитрое бабское коварство. Девки ещё больше отстранялись уже начинали просто бегать по двору кругами, то и дело произнося это нелепое, и не к селу сказанное, но почему-то обидное слово:

- ПИСССЮНЫ!!!! ПИСЮНЫ!!!!!! ПИСЮНЫ!!!!! Ха ха ха !!!

Они упивались восторгом, даже когда мы с Шашином в молчаливом позоре удалялись в прохладный подъезд. Но стоило нам снова выйти на улицу, как, казалось, со всех концов двора, снова раздавались эти радостные безжалостные издевательские крики: ПИСЮНЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ ! ! ! ! ! ! ! ! !

23:30 - 1:30
28-29 ноября 2003 года.
Красково.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002