Они стояли в несколько рядов, так, что если ходить вокруг, то через равные секторы обходного угла они выстраивались по-новому, но в том же нерушимом геометрией порядке, и я мог видеть ровные, как после гребёнки, борозды пола и гряды грифов. Все они были развёрнуты лицом к солнцу - в одну сторону - к кассе, и стояли на одинаковых подставочках. Вокруг них - и на стенах, словно распятые, и по углам, наваленные в бесхозные кучи, - висели, лежали продажные недоделанные модели, разные электро и семиструнки, басовые и безладовые, была даже одна рекламная балалайка, но все они были обязаны своими жизнями стоящим посередине, как студентка дневного отделения бывает благодарна другу отца. И само их положение в магазине было центральным - недалеко от входа, но несколько в стороне, чтобы не возникло случайного соблазна у несостоятельных людей.

Магазин назывался "страдивари", что говорило о неоклассическом вкусе тяжеловесного директора, и был оформлен в полумистических тонах, напоминающих задворки группы "ария". А мне накануне выдали мою первую настоящую зарплату. Это были две бумажные незрелые сотни, которые я боялся складывать пополам, не разрушив одну из ста защит на каждую. Первая зарплата, как первый секс, должна быть волшебна! Её нельзя тратить на мелочи, спускать в разменянную повседневность, отдавать родителям или затаскивать за обои, - на первую зарплату необходимо покупать мечту! И первые два абзаца сошлись сами собой, ведь мне, познавшему ничего, не о чем больше мечтать, кроме как о моей новенькой, пахнущей лаком, поющей со мной в унисон, поддающейся каждому моему движению и прикосновению, моей первой настоящей гитаре!

Боже! Как мне надоело превращать мою и без того доморощенную студию в столярный цех! Чего я только не делал с одним наименованием музыкальных инструментов! Моя первенка была недоношеной, "шохой", передаренной мне по наследству, и сразу я начал исправлять незамеченные станком огрехи: я поменял струны с трёхмерных из-за порванной обмотки на круглые, я крутил отвёрткой, поднимая гриф, а когда этого не хватило, значительно сточил деку с переднего края, чтобы грифу было куда проваливаться. Я вырвал порожки с обеих концов струн и выточил из цельного детского кубика два новых двухдневных, вымеряя расстояние между струнами по сотому делению штангенциркуля. Наконец, я стачивал надфилем лады, лишая гитару дребезга и прочих шероховатостей звука, следующих за неровностями тела, - я подносил гриф попой к глазам и смотрел в начало как спринтер с препятствиями на старте, ожидая увидеть вылезший за пределы барьер. С остальными гитарами происходило то же самое, отличия были в том, что разные процедуры для разных фирм давали разные же результаты, например, от подпила деки некоторые ребристые фаллосы уходили вбок, а лады других подруг становились словно маслом размазанные по грифу. Некоторые корпуса рассыхались, и внутренние рёбра жёсткости приходилось проклеивать "моментом", и тогда гитара лезла ещё и в нос. Иногда, у совсем старых моделей, найденных рядом с помойкой и принесённых мною в тепло, белые фигурные колки разламывались в пальцах пополам, и приходилось переставлять их с более мёртвых подруг. Через два года занятия музыкой специальная баночка для сломанных колков у меня на столе наполнилась до краёв.

Стоя на почтительном расстоянии от волшебного острова скрипичного мира, я вспоминал своё столярное прошлое и ничуть не жалел, что через какие-то полчаса я никогда больше не вернусь к нему. Передо мной чётко вырисовывался соблазн слишком лёгкого и доступного пути, когда существуют все условия для действий, но человеку становятся необходимы именно эти мелкие препятствия, создающие иллюзию дела. Я знал противоядие - необходимо увидеть смысл музыки в ней самой, даже без инструментов (даже без гитар), положиться на эфемерность невидимых законов колебания воздуха, не растрачивать себя с напильником, но слушать внутренний голос, поющий по нотам. И я был уверен в себе, что не струшу, что не испорчусь под влиянием валюты, смогу очистить забитые разноматериальной стружкой каналы восприятия чистым звучанием совершенного инструмента. Я нащупал просторный кошелёк в тесном кармане, прошёлся взглядом по незначащим примочкам и медленно уверенно направился к гитарам.

- Чем могу помочь? - Ангелица была подослана Богом, верящим в его же призвание ко мне, и одета в белое. Я сбивчато, но до конца, дотянулся до своего денежного потолка и показал на стоящих молчащих красавиц.

- Вот, пожалуйста, эта, эта, вот эта, эти две, но это полуакустики, эта чуть подороже, и сейчас ещё посмотрю... Но мне не надо было больше. Испросив разрешения присесть на приземистый комбик я просто не знал, с какой начать. Осторожно взяв гитару классического деревянного цвета, я сел и сделал ей Am, гитара ответила настолько правильно, что я дождался полного затухания звука где-то в ближайшем подземном переходе. Я не знал, что колдовать так просто! Изучив за последний месяц несколько сложных партий, я думал повторить их на весь магазин, но мне стало стыдно неловко при всех брать верх над звучащим совершенством, да и пальцы совершенно не слушались меня! Несмотря на лето, они по-морозному окаменели, покрылись корочкой неумения и дрожали. Да мне достаточно было аккорда номер один! Я снял гитару с колен и хрупкую фаберже подставлял галогеновым светильникам, рассмотрев её нагую всю между грудей для наплечного ремня.

- А может быть, Вы хотите послушать полуакустику?
- Да.
- Тогда я сейчас позову!

И вместо девушки явился бородач с чёрным проводом, один конец которого он сунул мне между ног в комбик, а другой всучил мне в ладонь. Я стал перебирать красавиц. Не мучая их сильно, скоро я удостоверился, что их совершенный звук настроен по камертону воскресшего Страдивари, иногда казалось, что комбик загробно и одинаково звучит сам по себе, без участия гитар. Тогда я стал различать инструменты по форме (цвет, грудной вырез и ширина талии), убедившись в их безупречном содержании. И более других мне понравилась брюнетка с тонкой талией, я и сам чёрный и стройный, так что мы словно были рождены друг подруга.
Бородач тактично забыл про меня, пока я не подошёл к нему с избранницей. Я не надеялся увидеть в его глазах оценки моего выбора, не на рынке, и был уверен в торжественности момента, ведь и делопроизводитель ЗАГСа никогда не смеётся, вручая супругам кольца верности. Я не подгадывал, просто стоимость гитары оказалась равна количеству зарплаты, деля моё чудо без остатка само на себя. И я отдал эти деньги в кассу, словно возвращал долг, не дающий мне право музыкально расти, но теперь с этим будет покончено. Принесённый из дома свёрнутый чехол с трудом вместил в себе содержимое, но спокойно довёз себя до моей в прошлом мастерской. И лишь на подходе к подъезду, остыв от первого возбуждения, у меня в голове мелькнула мысль и тут же исчезла, пронеслась совсем незаметно, что я даже не запомнил, о чём она, сгустила и тут же рассеяла ощущение, которое я лишь спустя неделю смог вербализовать: "я не проверил флажолеты!"

Пронеслись институтским поносом будни, я приходил домой голодным и ждал утоления от моей красавицы. Первоначальная эйфория инициации в совершенный мир прошла, действительно, многое значил комбик, и я приступил к обычным шестиструнным упражнениям, орал песни, царапал горлом аккорды. Мне пришлось привыкать к её характеру, кое-где смириться с тем, что я не могу в ней исправить, например, маленькое расстояние между струнами и тихий без усиления звук. Но самое главное - в конце недели я вспомнил про флажолеты. Прижав струну на двенадцатом ладу, я извлёк флажолет наружу. Он прозвучал и вопросительно уставился на меня. Тогда я начал быстро чередовать флажолет с открытой струной и как из преисподней, словно подростковый прыщ, в воздухе начала рождаться дисгармония. Она была невелика, во всяком случае, не больше слышимых мной ранее, но тогда я имел доступ к стамеске и молотку, мог насильственно поправить родовую травму советских гитар, а здесь красота моей гражданской жены была неприкосновенна, и малейший изъян был её естеством, данным при рождении. Тогда я перешёл к макушке грифа и забыл про услышанное, словно гитара неловко пустила ветры.

Однако недовольная мысль возвращалась. Проснувшись, я подходил к чернеющей деке и мучил флажолет - он оставался таким же расстроенным. Более того, взяв их пару на соседних струнах там, где должен быть унисон, я услышал совершенный разлад в гармониках. То же повторилось и с другими парами струн. И хотя я понимал, что мои непритязательные друзья вряд ли бы услышали разницу, отчасти по отсутствию слуха, отчасти по охмелению сознания, для меня эти доли герца разверзались в пропасть, равную половине октавы. Среди всех дисгармоний слышимая мной попадала в самую неприятную на слух, слишком малая по величине, она вступала в разрушительный резонанс с моим сознанием, она выводила меня из себя. Постепенно я терял терпение, играя на гитаре только партию расстроенных флажолетов, и может статься, что в этом потомки откроют музыку будущего, но я жил в безденежном настоящем и уже расписывал в голове прейскурант несостоявшихся трат. Я ставил изменницу в угол, я менял ей батарейку, включая на полную громкость, но дефект тоже усиливался и мучил меня ещё больше. Первоначальная эйфория и волшебное настроение сменилось трезвой апатией к покупке, помимо рода и волнообразной формы гитара ничем не напоминала мне возлюбленную, а моё инвертированное внутрь сознание нуждалось в глубоком чувстве. У меня не оставалось выбора. Я знал, что товар при наличии дефекта обязаны обменять в течение двух недель со дня прокола. Запихав сопротивляющуюся красавицу в чехольный чулан и даже не поцеловав на прощание, я повёз её обратно в деревянный гарем.

Борода обманувшего меня продавца была гуще и больше моей - он лучше играл на гитаре. Я направился прямо к нему:

- Простите, вы не могли бы обменять...
- Но у нас штучный товар!

Мне везло. Если обмен невозможен, то должны вернуть деньги, и я представил себе запах трёх кафе и вибрацию телефона в кармане. Я достал причину несчастий:

- Значит, вот так и так не совпадает...

Борода перехватила инструмент и повторила мои действия с уверенностью лейтенанта, показывающего новобранцам сборку тысячного автомата в его жизни. Я молчал, тогда он по-шахерезадьи повторил в тысячу первый. Я попробовал перехватить инициативу:

- Ну вы же слышите, что это разные звуки!

Бородач пошёл на рекорд, словно был на репетиции, и упорно давил мне на слух:

- По-моему, они абсолютно одинаковы!

Я не верил своим ушам, и так принявшим долю музыкальной фальши, чтобы выдержать вдобавок человеческую ложь. Не понимая, шутит он, чтобы просто развлечься на работе, или же обманывает нарочно, чтобы не возиться с недорогой претензией, я продолжал настаивать и даже взял гитару обратно в руки:

- Как же! Вот один звук, а вот второй! Они разные!

Продавец был намного спокойнее моего и дождался своей очереди игры:

- Молодой человек, эти звуки одинаковые! Я не знаю, что у вас со слухом, но я, например, различить эти звуки не в состоянии! Если вы настаиваете, то я могу написать запрос производителю, и он назначит экспертизу, на это уйдёт время. И потом, для гитары этого ценового класса такая погрешность может быть вполне допустима, и вы только время потеряете. Так что ничем не могу помочь.

Он произнёс это голосом первого супруга моей первой жены, ничуть не посмеиваясь надо мной, но и совсем не переживая по нашему и ихнему поводу. Он был спокоен как комбик.

Мне было нехорошо, как после лишней стопки. Запихивая жену обратно в чехол, но теперь уже без предохраняющего полиэтилена, я муторно осматривал оставшихся девственниц без отпечатков пальцев, но теперь уже я понимал их обманчивую начинку, скрытую в несчастном незаметном допуске на их изготовление, оставленном родителями без внимания. Дома я поставил гитару на успевшее остыть место и после ужина пошёл на взятие бастилии аккорда-баррэ.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002