Я бы хочел написать рассказ под эгидой следующего вида: "Генератор желаний". Проблема поколения, пресыщенного отсутствием войн и массового мора - отсутствие желаний. Человечество недостаточно доросло ещё до того, что бы желания отдельного человека отличались от животно-необходимых. Как правило, это происходит в исключительных, индивидуальных случаях. Обычно желания человека, в мирных условиях, слишком быстро находят своё удовлетворение. Поэтому жизнь и становиться бессмысленной - полное отсутствие желаний. Знающие это, могут установить диктатуру.

***

Сейчас: дорога до новороссийска - довольно долгая. Ты смотришь на Самое дальнее дерево и начинаешь считать, сколько счётов ты достигаешь, достигнув этого дерева... Сколько оборотов колеса ты провернёшь, подобравшись поближе к картинке, которая только нарисована, но никак не может бысь вовлечена в твой бред, никак не может стать частичкой того, что ты с полной уверенностью можешь назвать "своей жизнью". Дерево, похожее на дымку в утреннем бреду, дерево, похожее на иллюстрацию к странному детективу, оно приближается через полчаса и становится реальностью. Неужели ты веришь в это? Нет. Не веришь. Ты, управляя лёгкой пушинкой в пене дней, не можешь поверить, что лишь лёгкое нажатие правой ноги может приблизить к себе безраздельно правильный строй кипарисов, ожидавший только тебя, и только от тебя пустивший свои прекрасные цветы, те, что цветут раз в сто лет. И ты, не понимающий единственности момента, просто пролетишь мимо, нажав педаль в пол, и лишь озабоченный тем, что бы впереди не было миллиционеров, хватающих скорость за пятки измеренения доплеровской частоты. Это жизнь? Или жизнь - это оставление машины на платной стоянке в Ахтубинске? А, может, жизнь, это когда едешь с Эдей от стоянки машин до байдарок и рассуждаешь и том, куда двигаться дальше? Может, жизнь - это стремление фотонов от медиа-мушек на берегу в видеокамеру, готовую запечатлеть каждую клеточку их движений? Может, жизнь окончена и осталось лишь фантазировать по поводу прошедшего?... По поводу лилий, которые вгрызаются в память своей неизменностью и своей неистоптанностью? По поводу бурлящих притоков муравьёв, чья чарующая страсть по каждому сантиметрику твоего тела просто парализует? По поводу бесконечной серпенящейся дороги в Джанхот, на гору таинственных призраков, чей дом - палатка, а кара - узел плохой погоды и утонувшего ребёнка? По поводу бессменного серпа дельфина, проплывающего рядом и ночного стона всех признаков, утонувших в лазурных берегах?
Так ли это? Правильно ли рассуждать о девственности первозданного берега, без начала и конца, если у самого при этом по локоть руки в крови? Если вся тяжесть человечества сваливается в тот миг на тебя и ты готов быть прижатым к земле и погребённым заживо, а вместо этого наблюдаешь лишь рассвет из тонкой смеси моря, облака, тумана и неба? Заваренное на молоке, пропитавшееся будущим зноем, проникшее в подмышки, пробурившее вечер и притягательный запах мороженного с собранной "этими" руками ежевикой? Здесь ли жизнь? Или в пропахшей перегаром палатке, пятку которой щекочет друг? Или в козах, делающих вид горных, поднимающих столб пыли для удовольствия следящих за ними? Или в набухшей случайно среди зимы, над канализационным люком, почке? Или в твоих глазах, пытающих распознать, добро или потустороннее вмешательство ты несёшь для них? Или миллиарды непройденных дорог? Или сотни нерождённых детей? Или одно единственное одиночество, пытающее само себя?... А, может, это всего лишь страх первозданной чистоты, пытающийся найти себе дорогу через тысячу опостылых путей, привычных железнодорожному сознанию, но нелогичных с точки зрения морского берега, где чайки летают, как им придётся?...
А, может, жизнь - это курджипское ущелье? И плетущаяся по ней пара людей, не вполне осознающая метафизическую, необорванную связь между ними? Способные на катастрофу, лишь бы сохранить способность желать? Способность самостоятельно изрыгать свои мысли и катаклизмы? Способность прямо говорить хотя бы себе: я - герой! я смог прожить шесть месяцев в тоске! я смогу и больше! Жизнь в этом? В цветении первых? В увядании последних? В столбе пыли на горизонте стирающейся машины? В перекати-поле, ударившейся об ствол корабля, стоящего посреди пустыни? В звуке сотового телефона далёкого знакомого голоса, спасающего среди чужого леса и таящих тревогу трав и покосившихся ворот на футбольное поле? Полынья не ответит на это. И даже звук голоса в телефоне засомневается в реальности просходяжего. Это ли жизнь? Это ли жизнь, то, от чего тебя уже трясёт, а прошлое показывает слепящие, перемигивающие пятки? Это ли жизнь? Или в спиленных в два метра в диаметре двух деревьях, стоявших сотню лет во дворе, может, даже когда двора-то ещё не было? А, может, жизнь в селезне, поглядывавшем на утку больше, чем на хлеб, который мы ему сегодня бросали? Или на тонну мусора, утоновшего в его бытии-озере? Или в Феде/Грише, наблюдавшем за электричкой в первый раз своей математически-по-буквам выверенной жизни? Или в тропке крови, которую протоптал первый из нас? Или в стремелении дороги к самой себе, остающейся каждый раз за бортом, за ликвидацией выверенных спидометром километров? В чём?...
Что б её! Утомила... Если можно было её наблюдать непосредственно, хватая за горло узким зазором хронометра...
19-20.05.06

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002