мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

Письмо 25 октября 2004

Идёт ливень. Виден белый бисер, льющий со лбов фонарей. На кухне в конце коридора за оранжевой дверью индусы жарят лук и что-то варят в скороварке. Она взрывается раз в минуту громчайшим сипением через клапан. Когда я ел в окружении шести индусов, то улыбался и шутил по-английски: – То-то я думаю: что за странный звук? Не мог понять? – а про себя думаю: – Чтоб заклинило ваш клапан и разорвало кастрюлю – Хотя против, собственно, Индии – я не против. Я – против Китая, хотя скоро буду туда сослан надзирать за работой тамошних чертёжников (конечно – наоборот: десять глаз подчинённых намного более твоих двух наблюдают за тобой: ведь смешно верить, что наблюдение за правильностью чертежей – это и есть смысл проходящего времени, что это – важнейшее и единственное наполнение нашей взаимной жизни). Конечно, наоборот: взаимоощупывание, трогание за рукав начальника, запрыгивание ему в глаза, потрёпывание исполнителя по чёрной конской шевелюре – это настоящая жизнь, потому что она живёт без указа. Человеческие примочки общества, корпораций и работ – это надстройки, чтобы было что делать, а то просто жить, просто глазеть, просто проникаться – этого мало и стыдно как-то. Поэтому сосед Алексей – ровесник – рассказывал про то как программирует для другого проекта CMS. Там необходима работа десятков тысяч компьютеров одновременно. А в ЦЕРНе стоит только пару тысяч, поэтому остальные данные рассылаются для обсчёта по всему миру. Так как никакой коммерции, то взломщики не часто лазают.

Ногами я сплю на Альпы, а голова лежит стрелой на гору Юра, где в том веке нашли динозавров. Чашка кофе в кафе звучит: «Эн кафи, сильвупле» – и обязательно вытяни палец вверх, подтверждая что ты не просто так коверкаешь произношение, а действительно не знаешь других слов. Хотя в швейцарском ресторане на территории ЦЕРНа – итальянка без левого верхнего клыка во рту говорит по-русски немного слов: странно и здорово. Горячая девчонка: один парень такую не потушит своей водичкой. Ах, как много ей нужно, чтобы заснуть.

В Женеве ел жареные каштаны из бумажных кульков: горячие, треснувшие по экватору орехи. Мужик у входа в супермаркет, забыв себя, наяривает на гармошке – что-то странно русское, я кидаю франк и не знаю: много ли. Улицы идут вверх под 45 градусов. Булыжные улицы, антикварная лавка, магазинчик часов, свадебный салон, парикмахерская – всё закрыто после семи вечера, а кафешки, ресторанчики населяются, выставляют даже очереди у своих дверей. Проезжают последние велосипедисты на ночь, и после – все уже ходят пешком. Чуть в закоулке – никого, возвращаются редкие тихие машины, ставятся на ночь, гаснут. На центральной улице бушует трое негров, ходит иностранец с вывешенной, как кишки, фотокамерой, на что-то показывает подруге в витрине. В макдональдсе негритянские школьники развешены на фирменных розовых шариках и едят мороженое и пирожки (чем же они галдят при этом?). Открыты лавочки табака, везде уже Бонсуар, везде уже вечер. Двое полицейских покупают воду и один прибегает обратно от мотоцикла: забыл взять бутылочку. Две лишние улыбки за вечер: его и продавца. И я подсмотрел – значит три.

Дождь сейчас в окне, дождь, машины развозят своих хозяев от сухого офиса до влажного подъезда. Воздух пахнет как в России, может чище, но не роднее. Запахи вообще не вызывают тоски, отторжения, тяги назад. Глаза и уши – слепят и глушат различия, а нос спокоен. Из автомата на мосту Роны по монетке звоню домой. Сколько стоит франк разговора? Минуты полторы и всё равно этого ужасно много, но того, чего говорить – ещё больше. А ведь что ещё будет, когда я выйду из будки и пойду на вокзал, буду пить кофе за стеклом и смотреть: как по-русски плачут встречающие друг друга французы, как нет границ там, куда стекают слёзы, словно Дунай, проглотивший язык, протыкает какие там страны и стремится вниз по карте, не неся ничего, кроме крика купающихся до синевы детей в розовой коже, да коров, глазеющих на безмозгло несущиеся мотоциклы. Когда рухнула древняя башня – появились не различия языка, а появились занятия, дела, разводившие людей по расходящимся тропам. Но всегда, как только в нечаянном сне или блестящем наяву оглянешься, задохнувшись, назад – на сидящее в точке основное чувство – ты снова – как древний щенок прицепляешься к египетской суке и висишь на пьяном соске бесконечного причастия
___________________

Рассылка выполнена в соответствии с «Законом о рекламе». Ваш адрес взят из открытых источников. Если Вы впредь не хотите получать подобные письма, просьба выслать пустое сообщение с темой «Unsubscribe» на адрес karamora@mail.ru

20:55-21:34
25октября2004

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002