мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

ПУТЕШЕСТВИЕ ГЛАЗА
(стр.25)

(жизнь мёртв)

за стеной в глухой комнате застыла стиральная машина; на верёвке зависли немые штаны, окаменели носки. Стоунхендж – мёртвый город. Дети бьют тревогу, боятся входить. Случайно забежав, орут, оживляя пространство, но, набегавшись, садятся на корточки и стульчики и выдыхают, широко раскрыв. Молчат бритвенные рубашки, рёбра брюк висят страшным клином, насекомое в потолке застыло, как маленькая вещичка: его жизнь обмерла; страшный музей восковых одежд: пальто грюневальда, тоскливый платок шнитке, раздутые панталоны Андрея Павловича круглятся, как сдутый зад. Два мальчика и девочка с застывшими глазами – так страшно их закрыть, потому что маленькая подачка, маленькая смерть наблюдательности (одно-единственное моргание!) сразу перетаскивает тебя в иной, абсолютно схожий, но соседний мир: где, покачиваясь, рубашка без внутренностей вздрагивает, как купальщик на речных мостках, поворачивает на детей ворот: что это они подглядывают на его голое купание!? Рубашка смотрит, смотрит, капельки падают с края, изнутри видна клетка наизнанку; рубашка смотрит, дети с высохшими горлами бояться моргнуть. Рубашка угрожающе сгибает локоть и делает ленивый вид, что сейчас поднимется и задаст им. И не неясно – какой ребёнок срывается первым, громко-громко, ещё громче, крича, заглушая ужас от пустого ныряльщика, бежит. На сырые мостки ещё кто-то прилетает

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002