мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

ПУТЕШЕСТВИЕ ГЛАЗА
(стр.30)

(Сергей Николаевич Есин)

ректор литературного института и писатель Сергей Николаевич Есин проводил творческий семинар. На семинарах студенты читают свои произведения, потом обсуждают их, и кому-то это помогает в следующий раз написать лучше. Так как недавно упал первый снег, и отвыкшие глаза отдыхали на белизне, то студенты, не сговариваясь, написали светлые рассказы. Даже Денис, который обычно выдумывал про расчленение людей, даже он в такую белую погоду писал самый тихий фрагмент своей кровавой повести. Ребята читали рассказ, ректор Есин слушал: что они говорят, и посмеивался внутри, потому что знал: в каждом из ребят когда-нибудь перегорит его задор. Поэтому в его кабинете висела крупная фотография лампочки в момент разрыва спирали. – Всё взорвётся, разочаруется. – Думал благостно Есин, рассматривая студентов. Смотрел в окно, и всё на его душе тоже было белым и благостным.
Выслушав ребят, Есин стал говорить, что искусство в человеке движется по неисповедимым путям, что сейчас никто из студентов не может (тут Есин что-то почувствовал) не может предугадать: к чему приведёт Дениса такая, казалось бы, негуманная и жестокая история про убийцу. Мы не знаем: что подтолкнуло Дениса написать это. – Есин жестикулировал (он чувствовал, как у него холодеют штаны – неприятное ощущение): – Вспомните юношескую поэму Гоголя о мертвецах или наивно сколоченные первые рассказы Платонова. Вообще, надо сказать (хотя Есину нужно было уже другое, и он комкал мысль, чтобы быстро, но достойно отлучиться в туалет: что-то творилось в штанах: там намокрело) надо сказать, что любое молодое искусство – это как зёрнышки: ты держишь их на ладони, и все – разные, все – хороши, все – одинаково мелкие, все – живые, и никак нельзя предугадать: что вырастет из этого, а что – из этого, а какое зерно не проклюнется вовсе. Понимаете? (Есин спешил к концу мысли: из него вовсю лилось в штаны, он не мог крепиться, хотя сильно сжимал паховые мышцы). И, возможно, сейчас перед нами – ничуть не погибшая для литературы повесть, а что-то иное, простите, я выйду сейчас..
Есин выбежал из кабинета, в штанах уже бил ключ. Есин забежал в туалет, заперся на щеколду, стащил штаны, сунул руку в пах, достал, а там – кровь. У Есина рука в крови так и опустилась. Он тяжко посмотрел на себя в зеркало, присмотрелся в лицо, а оно – старое, привычное. И вдруг на старости лет – первая менструация. Как невовремя! Есин вытирал кровь из паха, а она всё продолжала сочиться. – Вот дрянь, вот гадость! – Говорил Есин и вытирал бумагой, потом – газетой, потом – платком. Попытался подмыться: как-то выгнулся к раковине и мокрой рукой обтирал пах. Отмылся, подложил в штаны лист с рассказом студента, трусы скомкал и зарыл в корзину с бумагой, чтобы не подумали на него.
Вышел. Шёл к кабинету и мучился, что теперь целую неделю из него будет литься кровь. А ведь послезавтра он должен купаться с президентом в новом бассейне литературного института, уже афиши расклеили: они с президентом поплывут наперегонки, чтобы в шутку выяснить – что важнее: искусство или материальный мир. А теперь – как докажешь? А ведь ставка велика – судьба искусства в России

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002