мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

ПУТЕШЕСТВИЕ ГЛАЗА
(стр.83-84)

(не сын, не мама)

cын хотел сны! Поспать в выходной день! А мама лезет холодной мокрой рукой под одеяло: хочет, чтобы её, мамочку, заметили. Мишок делает назло спящий вид, но мама видела, как у него дёрнулись веки; Мишок вертится на ледяных сковородках рук, мама щекочет и напускает ему свет в глаза: – Вставай, вставай, а то всё гуляние проспишь, собирались ведь! – Мама прекратила нежничать и перешла на строгость. Мишок показал, что встаёт, но повалялся ещё немного, пока мама ушла.
Позавтракали кашей, чаем, пошли гулять на улицу. Солнце клубилось над лужами, Мишок побежал по грязи под деревьями смотреть: что там растёт и живёт дальше. Мама пождала его. Посмотрела на часы и позвала: – Мишок, ты же любишь на аттракционах! Пойдём, а то народ позже набежит! Сейчас как раз никого. – Мишок знал: как скучно кататься на круге самолётов, когда никого нет. Но мама вела его, спрашивая: – Ты любишь ездить на самолётах, машинах и лошадях. На чём сейчас хочешь? – Мишок молчал: он шёл помогать маме делать ему подарок. На площадь привезли новые аттракционы: паровозики ездят по кругу, утки ездят по кругу. Мама восторженно: – У тебя, Мишок, прямо глаза разбегаются! Даже не знаю: на чём тебе больше хочется поездить?! Наверное – на паровозике: ведь ты – мальчик, а не девочка – на уточках. – Она дала денег девушке с крашеным опухшим лицом и подтолкнула Мишка: – Иди, ты уже большой, сам должен садиться. Скоро начнёшь работать, зарабатывать, вообще не нужна тебе стану! – Умилилась себе мама. Мишок униженно прошёл в предпоследний вагон, хотя никого не было во всём игрушечном составчике, и сел у окошка синего вагончика. Ехал и такими взрослыми глазами посылал в мир грусть, что деревья бы плакали, будь они человечными. Жизнь-паровозик жёлтого цвета с улыбкой на носу и ромашкой на боку тащила по малюсеньким рельсам маленькие жизнь-вагончики, а ещё меньше – сидел в синем Мишок и знал, что затем его поведут стрелять. Он вышел к маме на резиновых сапогах, и она говорит: – Мишок, хочешь стрелять, конечно!? Хорошо, пойдём в тир. Только выбирай: у меня денег на сладкую вату может не хватить.
Мишка привели в фанерную будку, и мама поставила его на табуреточку, дала винтовку, купила пульки, зарядила ружьё и стала целиться через его плечо и глаза: – Ну что тут любить, объясни мне?! Ты банки можешь и дома сшибать: ластиком кидать, как ты обычно делаешь. Зачем было куда-то идти, чтобы мать тратила деньги, а ты три раза нажмёшь на курок и – всё?! Ты целься, как умеешь – это твоя жизнь.
Мама потащила Мишка и говорила с ним дальше по улице. Мишок поспевал за её ногами, но думал о своём, чувствовал новые предметы, которыми кишела улица: блестящий бак мотоцикла, обшарпанная конура с чёрным лазом, многопалый паук с длинными ногами, которые можно рвать, а паук всё будет убегать и убегать на оставшихся, а оторванная нога будет ходить на месте, зажатая в пальцах. Мишок бегал по грязи, мама радовалась, что он превращается в настоящего, и ждала, когда он заговорит на близком ей языке, и сам начнёт выводить её гулять, понимать её желания, заботиться о ней до самого последнего дня.
Мишок спрятался за дом, чтобы мама его не видела. Мама притворилась, что не видит и ищет. Мишку нравилось быть вблизи, но – невидным. А мама пошла прямо к нему за угол, где он торчал; Мишок понял, что – найден, но мамино лицо остановило его сдаваться. Мама озабоченно подходит и говорит, как чужая: – Мальчик, ты не видел тут ещё мальчика? Я его ищу. Это – мой сын.
Мишок перепугался, заглотил воздух и залепетал в ужасе: – Нет! Нет! Это же я: Ваш сын – Мишок Веденяпин! Это же – я!
Мама укоризненно посмотрела на него и продолжала оглядывать двор вокруг, говоря ему: – Нет, нет, ты не мой сын. Может, ты тоже потерялся, только не надо меня обманывать, хорошо? И никого не обманывай. Вот мой сын никогда не врёт, так что ты можешь с ним дружить, а он с тобой – нет. Я ему не разрешу. Ладно, мальчик (а мальчик уже побледнел, боится даже коснуться мамы), ладно, мальчик, я пойду, поищу его, а ты не обманывай чужих, хорошо? Обещаешь?
Мишок сбивающимся голосом пообещал, и мама ушла. И вернулась, и смеялась над его лицом, и лицо Мишка смеялось, и пошли на площадку: он и это запомнил, и свой страх запомнил навсегда как самый явный, и все будущие страхи сравнивал с ним и смеялся. Или смешно не было

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002