мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

ПУТЕШЕСТВИЕ ГЛАЗА
(стр.85)

(гном, Алик и смерть)

маленький Алик боялся проходить даже с мамой мимо кирпичного угла трансформаторной будки. Там были нарисованы глаза и страшные сдвинутые брови. А через два дома – был забор, на котором было написано двумя цветами гном. И это было имя именно того, кто нарисован на будке. Алик старался никогда не смотреть ни на глаза, ни на надпись. Но если он утром забывал, то весь день шёл кувырком, а вечером вообще почти нельзя было выжить, если увидишь. Алик понимал, что рассказывать это никому нельзя, потому что гном накажет. Он выдумал для себя, для лёгкости, чтобы не страшно, ему имя: Мног. Шёл с мамой в детсад и повторял для себя: – Мног не надо, мног не надо! – Мама не замечала, что он отворачивается от забора и от стены каждый раз. Алик хранил волю и терпел, знал, что сам виноват сегодня, что глянул на страшные глаза многа. Алик его задабривал и иногда мельком кидал конфеты, проходя с мамой мимо. Алик сносил от многа, что он отрывает ему пуговицы и теряет, что с размаху бьёт его деревом, налетая на санки, когда он – с горы. Мног специально часто делает нелюбимую кашу в детсаде и отнимает у него роли в детском спектакле на Новый Год. И ещё много злого и странного подстраивает мног. От ужаса нарисованных глаз Алик просыпался и кричал ночью, потому что глаза многа пришли и вылезли из стены и заползли под одеяло. Он лежал с нервным телом, чуя, как лезут глаза и сейчас будут трогать. И крик не шёл из него: так он был запуган.
Днём, солнечным днём надо бороться со многом. Алик вырвал страницу и нарисовал по памяти такие же глаза, свернул и твёрдо пошёл к надпись гном, сделанной двумя цветами. Он вырыл под надписью ямку и положил туда рисунок глаз. Потом надо было обязательно левой ногой присыпать ямку, моргнуть на надпись три раза и плюнуть на ямку четыре по четыре раза и говорить: – Мног уйди, мног уйди! – Алик уже плюнул 12 раз, как тут возле него остановилась старушка и стала ругать, что он плюёт на землю: – В этой земле твой дед лежит, ты сам из неё вырос, а ты плюёшь! – Алик подождал, пока взрослая старушка рассеется, и стал опять плевать и говорить. И мног исчез.
И всё плохое стало происходить уже без его помощи и причины. Взрослый Алик смеялся, вспоминая себя маленьким: все прежние страхи стали смехом: Алик боялся уже другого. Мама заболела очень сильно и всё реже понимала хоть что-то. И к чему всё шло – было видно и страшно. И в настоящей жизни взрослого Алик вырвал листок, написал на нём: смерть мамы; пошёл на улицу и отковырял землю мыском, бросил туда новую записку, сам с собой играя, но тут же и веря себе глупой единственной верой, пока мама спит и не зовёт его посидеть с ней рядом. Алик зарывает пяткой ямку и повторяет и уже теряется: глупый ли он или так глупо любит и так боится. Алик стоит и шепчет: – Смерть мамы, смерть мамы. – Надо нашептать 40 раз по 40, и посторонние мальчишки на тысячном шептании подбегают из двора и смеются, подумав, что Алик пьяный. И Алику надо заново считать от нуля, но ощущение становится смутным и уже достаточно просто вернуться и безнадёжно плакать, сжимая мамину руку: неотвратимо сморщенную. И такая ненависть есть к своей тупой жизненности: что ты можешь великодушно страдать, со всей дури рыдать, что мама уходит.
– что же ты носишься, Алик, – скажет мама: – это так на меня не похоже

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002